wherever you go becomes a part of you somehow
Название: Катастрофически
Автор: Nastysha (Воскресение)
Рейтинг: R
Жанр: Angst, условно КВМ, фактически ориджинал
Статус: окончен
Ксюша-Буяна сделала для фика обложку
.
читать дальше— Но это же не любовь! — Алекс мотнул головой. — Это не может быть тем самым чувством!
"Да, это не любовь... — насмешливо шепнуло ему что-то незримое, мертвым сном спавшее на дне души. — Это – отсутствие любви..."
С. Лукьяненко, «Геном»
1.
Брешь в идеально выверенном плане образовывается откуда не ждали. Изнутри.
Её строго продуманное существование, всё это время подтачиваемое лишь вялыми аргументами разума (весьма безрезультатно), сталкивается с гораздо более серьезным противником. Её тело начинает мстить. Жестоко. Беспощадно.
На него не действуют ловкие ухищрения по отвлечению внимания – все отточенные на разуме доводы, схемы и прочие выкладки, блестяще доказывающие, что если сейчас она пока не находится в пункте «Счастье» (оппонента-новичка можно убедить уже в этом и остановиться), то непременно придет к нему. Через энное количество лет и выполненных условий. У неё есть план А. И план Б. И план Э, если понадобиться. Ещё латинский, греческий и готический алфавиты.
Вот только её телу на это абсолютно плевать.
Когда её сердце впало в перманентную кому, её тело подняло бунт. Оно требует всего того, чего лишилось и недополучило. Жадно, в самые неподходящие моменты, когда она пытается сосредоточиться на работе, стоит в пробке или просто идет по улице. Её тело активно заявляет о себе жаром, пересохшим горлом и жидким зудом, волнами растекающимся по коже.
У неё новая привычка – принимать расслабленную позу. Стоит на минуту забыться, и она превращается в кусок оголенного нерва – приходится силой расслаблять плечи и, закрыв глаза, делать несколько глубоких вдохов-выдохов. Эта война партизанская и на территории противника.
Ей не выиграть.
«Это только секс, всего лишь секс», – сглатывает она с очередным бокалом мартини. Она сдается и предлагает щедрую контрибуцию победителю – сегодня всё так, как захочет её тело. Оно ведь этого хочет?..
Горько – это мартини, влажно – это чужой язык у неё во рту, шумно – это музыка кругом слишком невыносима… Её полубезумное сердце хохочет дьявольским смехом, наблюдая, как она барахтается, тонет в отвращении к себе, пока её тело вопит о подлоге, как ювелир, которому подсунули стекляшку…
«Что не так?!» — кричит она в ночное светлое летнее небо, спотыкаясь, заставляя оглядываться прохожих. Прямо сейчас она хочет выбить на своём лбу «пустота», побриться налысо или сделать пирсинг всего, докуда дотянется. Нажать Большую Красную Кнопку. Дернуть стоп-кран аккуратного пригородного поезда, в который превратилась её жизнь.
«Спасибо…» – устало благодарит её тело, пока она разглядывает капли крови, сочащиеся из разбитого колена. Истерично всхлипывает, понимая наконец, что всё это время от неё требовали лишь таблички «Сломано». Яркой, пульсирующей, как эти медленно стекающие алые струйки.
Её тело тоже плачет. По-своему.
2.
У них перемирие. Ну, или пакт о ненападении. Они ищут компромисс.
Именно поэтому она натянуто улыбается сидящему напротив мужчине. Он идеален – она не смогла придраться ни к единой черточке его внешности, ни к его запаху, ни даже к его голосу. Его голос – он хорош ровно настолько, чтобы нравится ей и одновременно быть непохожим.
Она в десятитысячный раз подносит чашку к губам, сделав воображаемый глоток.
На самом деле она сплевывает туда яд. Каждое ехидное замечание, подколку – весь этот поток злобного сарказма, что фонтаном бьет из самой её глубины. Устало спрашивает себя, когда она успела стать такой желчной и мерзкой, что самой противно.
На их лицах застывает одинаково изумленное выражение, когда они оба таращатся на её резко взлетевшую ладонь. Её тело тут же извиняется и пытается неловко вложить руку обратно – туда, где было прикосновение. Оно соблюдает условия их соглашения.
Но…
Ничего не происходит.
Она с отстраненным любопытством естествоиспытателя экспериментирует дальше – ни одного признака хотя бы одной знакомой ей химической реакции. Они даже не выделяют тепло.
Возвращаясь домой в одиночестве, она мысленно рвёт на клочки очередной план «нормального существования», прежде чем достать следующий. Разум сразу вносит в него мелкие коррективы, учитывая опыт предыдущих, таких же несостоявшихся и неудачных, как сегодняшний.
— Ты всё ещё его любишь? — интересуется он между делом, больше из вежливости, чем из интереса, поэтому она знает, что может не отвечать.
Её радует, что планам, в которых рядом с ней нет никакого мужчины вообще, отдан лишь готический алфавит. А она пока даже кириллицу ещё не всю использовала.
Она знает, какого ответа боится.
Никого. И его тоже.
3.
… Своё сердце она представляет стариком – этаким пожилым алкоголиком, живущим на пустынном берегу перед океаном. В плетёном кресле-качалке, с запасами вина и бумаги. Он подслеповат и глух на одно ухо, и иногда к нему приходит другой старый алкоголик Хемингуэй, и они вместе пьют, вглядываясь в горизонт.
Порой кажется, что старик высматривает корабль.
А может, лишь цвет его парусов…
Где-то есть корабли
У священной земли
И холодные губы твои…
Автор: Nastysha (Воскресение)
Рейтинг: R
Жанр: Angst, условно КВМ, фактически ориджинал
Статус: окончен
Ксюша-Буяна сделала для фика обложку
.
читать дальше— Но это же не любовь! — Алекс мотнул головой. — Это не может быть тем самым чувством!
"Да, это не любовь... — насмешливо шепнуло ему что-то незримое, мертвым сном спавшее на дне души. — Это – отсутствие любви..."
С. Лукьяненко, «Геном»
1.
Брешь в идеально выверенном плане образовывается откуда не ждали. Изнутри.
Её строго продуманное существование, всё это время подтачиваемое лишь вялыми аргументами разума (весьма безрезультатно), сталкивается с гораздо более серьезным противником. Её тело начинает мстить. Жестоко. Беспощадно.
На него не действуют ловкие ухищрения по отвлечению внимания – все отточенные на разуме доводы, схемы и прочие выкладки, блестяще доказывающие, что если сейчас она пока не находится в пункте «Счастье» (оппонента-новичка можно убедить уже в этом и остановиться), то непременно придет к нему. Через энное количество лет и выполненных условий. У неё есть план А. И план Б. И план Э, если понадобиться. Ещё латинский, греческий и готический алфавиты.
Вот только её телу на это абсолютно плевать.
Когда её сердце впало в перманентную кому, её тело подняло бунт. Оно требует всего того, чего лишилось и недополучило. Жадно, в самые неподходящие моменты, когда она пытается сосредоточиться на работе, стоит в пробке или просто идет по улице. Её тело активно заявляет о себе жаром, пересохшим горлом и жидким зудом, волнами растекающимся по коже.
У неё новая привычка – принимать расслабленную позу. Стоит на минуту забыться, и она превращается в кусок оголенного нерва – приходится силой расслаблять плечи и, закрыв глаза, делать несколько глубоких вдохов-выдохов. Эта война партизанская и на территории противника.
Ей не выиграть.
«Это только секс, всего лишь секс», – сглатывает она с очередным бокалом мартини. Она сдается и предлагает щедрую контрибуцию победителю – сегодня всё так, как захочет её тело. Оно ведь этого хочет?..
Горько – это мартини, влажно – это чужой язык у неё во рту, шумно – это музыка кругом слишком невыносима… Её полубезумное сердце хохочет дьявольским смехом, наблюдая, как она барахтается, тонет в отвращении к себе, пока её тело вопит о подлоге, как ювелир, которому подсунули стекляшку…
«Что не так?!» — кричит она в ночное светлое летнее небо, спотыкаясь, заставляя оглядываться прохожих. Прямо сейчас она хочет выбить на своём лбу «пустота», побриться налысо или сделать пирсинг всего, докуда дотянется. Нажать Большую Красную Кнопку. Дернуть стоп-кран аккуратного пригородного поезда, в который превратилась её жизнь.
«Спасибо…» – устало благодарит её тело, пока она разглядывает капли крови, сочащиеся из разбитого колена. Истерично всхлипывает, понимая наконец, что всё это время от неё требовали лишь таблички «Сломано». Яркой, пульсирующей, как эти медленно стекающие алые струйки.
Её тело тоже плачет. По-своему.
2.
У них перемирие. Ну, или пакт о ненападении. Они ищут компромисс.
Именно поэтому она натянуто улыбается сидящему напротив мужчине. Он идеален – она не смогла придраться ни к единой черточке его внешности, ни к его запаху, ни даже к его голосу. Его голос – он хорош ровно настолько, чтобы нравится ей и одновременно быть непохожим.
Она в десятитысячный раз подносит чашку к губам, сделав воображаемый глоток.
На самом деле она сплевывает туда яд. Каждое ехидное замечание, подколку – весь этот поток злобного сарказма, что фонтаном бьет из самой её глубины. Устало спрашивает себя, когда она успела стать такой желчной и мерзкой, что самой противно.
На их лицах застывает одинаково изумленное выражение, когда они оба таращатся на её резко взлетевшую ладонь. Её тело тут же извиняется и пытается неловко вложить руку обратно – туда, где было прикосновение. Оно соблюдает условия их соглашения.
Но…
Ничего не происходит.
Она с отстраненным любопытством естествоиспытателя экспериментирует дальше – ни одного признака хотя бы одной знакомой ей химической реакции. Они даже не выделяют тепло.
Возвращаясь домой в одиночестве, она мысленно рвёт на клочки очередной план «нормального существования», прежде чем достать следующий. Разум сразу вносит в него мелкие коррективы, учитывая опыт предыдущих, таких же несостоявшихся и неудачных, как сегодняшний.
— Ты всё ещё его любишь? — интересуется он между делом, больше из вежливости, чем из интереса, поэтому она знает, что может не отвечать.
Её радует, что планам, в которых рядом с ней нет никакого мужчины вообще, отдан лишь готический алфавит. А она пока даже кириллицу ещё не всю использовала.
Она знает, какого ответа боится.
Никого. И его тоже.
3.
… Своё сердце она представляет стариком – этаким пожилым алкоголиком, живущим на пустынном берегу перед океаном. В плетёном кресле-качалке, с запасами вина и бумаги. Он подслеповат и глух на одно ухо, и иногда к нему приходит другой старый алкоголик Хемингуэй, и они вместе пьют, вглядываясь в горизонт.
Порой кажется, что старик высматривает корабль.
А может, лишь цвет его парусов…
Где-то есть корабли
У священной земли
И холодные губы твои…