[sunday-7]

Название: Дом, милый дом
Автор: Nastysha (Воскресение)
Рейтинг: PG-13
Жанр: AU, Angst, Romance
Пэйринг: КВМ
Размер: Мини
Статус: закончен
От автора: Предыстория героев фика может быть как канонной, так и нет – на усмотрение читателей. Автор не настаивает, но предпочитает оставить AU в числе жанров.


Они никогда не решали съехаться, не планировали этого, не думали, как это будет. Просто однажды она вернулась с гастролей с любимым рюкзаком за спиной и по дороге домой заскочила к нему. «Потому что ужасно хотелось спать, а до тебя от вокзала ближе». В общем, разбудила его трелью дверного звонка ни свет, ни заря, протопала в спальню, бросила вещи в угол, плюхнулась на кровать прямо в одежде, заснув ещё в процессе изменения положения с вертикального на горизонтальное, да так и осталась. Он задумчиво поскреб щетину, посмотрел на часы, чертыхнулся, стянул с неё ботинки и пошел искать второе одеяло.

Второе одеяло у них так и не появится, хоть он и будет всё время ворчать, что она использует его и вместо одеяла, и вместо подушки, а иногда и вместо матраса. Она будет ухмыляться и говорить, что хотя бы не храпит. О том, что её сну не помешает не то, что его храп, а даже произошедшая поблизости техногенная катастрофа с разрушением половины города, он поймет на третью ночь, когда в потемках будет искать её телефон, орущий на всю квартиру лихое «Give it away*». А когда спустя семь минут он всё-таки его найдёт, барабанщица Ранеток Лера Новикова узнает много новых интересных слов и навсегда избавится от привычки звонить Кулеминой в тёмное время суток.

Из её вещей к нему переедет не так уж много – её первая гитара, которую на концертах давно заменила новая, несколько баскетбольных мячей, коллекция музыки, кофеварка и ноутбук. Через три недели совместного проживания он откажется от попыток отучить её от кофе и смирится с кофеваркой, через две – с тем, что рядом с его любимой Машиной Времени теперь соседствует Рэд Хот Чили Пепперс. Баскетбольным мячам он обрадуется как ребёнок сразу же, как увидит. В отличие от предыдущих, живших до Ленки в этой квартире женщин, она не загромождает пространство его квартиры своим барахлом настолько, что становится тесно. Она лишь удивительным образом заполняет каждый уголок собой. Своим смехом, угловатыми жестами, взмахом челки, босыми ногами, острыми коленками, подтянутыми к подбородку, и ещё россыпью подобных мелочей, которые он фиксирует уголком сознания, смутно пытаясь припомнить, а как же здесь было до неё?

Они пытаются сделать всё по-взрослому, серьезно и с прагматичным подходом к делу – переселяются в её свободную полупустую трёхкомнатную. Вместе с кофеваркой. Через три дня они заходят к нему полить цветы, и когда позже ночью он отвоевывает у неё одеяло, то думает, что, возможно, стоило взять не только кофеварку, но и Макаревича. Или гитару с мячами – и, может быть, тогда попытка была бы более удачной. Мысль о том, что можно было хотя бы взять из её квартиры одеяло, почему-то не приходит ему в голову. Как и ей, когда она через неделю притаскивает обратно кофеварку. За эту неделю ему удается убедить её, что «чай по утрам – не такая уж и гадость», и теперь иногда в супермаркете она задерживается у полок с различными сортами, пополняя чайные запасы в доме в объёмах больших, чем он (с её небольшой помощью) выпивает.

Они по-прежнему не строят планов и не задумываются о том, каким видят своё будущее. По крайней мере, так они считают. Ровно до злополучного разговора на кухне посреди ночи, начавшегося с безобидной фразы, которую потом оба так и не смогут вспомнить. Они расстаются громко и масштабно, без подготовки и предисловий, с её синяками (на ноге, от попавшего под горячую руку стула) и его сорванным голосом, возмущенными соседями, хлопающими дверями, ночным такси и внезапной тишиной. Её вещи исчезают на следующий день, за то время, что он на работе. Вместе с половиной запасов чая. Ещё неделю окружающие стараются не попадаться на глаза ни одному из них, предпочитая остаться при физическом и психическом здоровье.

Ему кажется, что все вокруг постоянно пьют кофе. И слушают Перцев. Она могла бы поспорить с ним на что угодно, что, наоборот, у всех ди-джеев разом открылась любовь к Машине Времени, а у окружающих – к черному, зеленому, красному и даже серобуромалиновому чаю. Но их жизни больше не соприкасаются, и каждый остается при своем. Она - с гулким эхом в квартире, а он – с одеялом в единоличном пользовании. Она круглыми сутками пишет тексты, отчего её квартира похожа на поле боя десятка батальонов воздушных самолетиков, этакое кладбище не рожденных оригами. Он мстительно начинает делать ремонт, в планах – капитальный. С обдиранием её смеха со стен и побелкой тени от её обнаженной спины на потолке. Ей заботливо предлагают выспаться, ему – съездить отдохнуть и развеяться. В ответ оба бурчат непереводимое «смнйвсвпрдк» и с удвоенной энергией возвращаются к чернилам и обойному клею.

Он растерянно оглядывает обновлённые апартаменты под не прекращающийся хохот Игоря, за две минуты до этого осторожно поинтересовавшегося, зачем ему в стене крючок. Виктору, после собственного немедленного ответа «для гитары», как-то не смешно. Он тут же меланхолично отмечает и другие детали ремонта, вроде зеркала в коридоре, полочки под отсутствующий у него ноутбук, и что половина подставок под диски – свободна. Склоняется к мысли, что его телом последние два месяца управляли инопланетяне, потому что сам он абсолютно не понимает, на кой черт ему понадобилось предусматривать в новом встроенном кухонном гарнитуре место под кофеварку.

На следующий день он находит её спящей, прислонившись к его входной двери. В правой руке она сжимает ключи от своей квартиры, левой – обнимает свой вечный рюкзак. Присев на корточки, он долго смотрит на неё там, на лестничной клетке, прежде чем подхватить на руки и, почти как новобрачную, перебравшую на свадьбе и оттого слегка безучастную к происходящему, перенести через порог. Готовясь ко сну и окидывая взглядом, как она привычно занимает всю кровать целиком, он думает обидеться (тоже мне, отель нашла!) и постелить себе на полу, но обитающее в квартире одеяло в количестве одной штуки снова оставляет последнее слово за собой.

Готовя на завтрак её любимую жареную картошку, он размышляет, не перепутаны ли буквы М и Ж на их кармах, и прячет уголок забавного розового фартука обратно в ящик. Она молча шлёпает босыми ногами по коридору, появляясь в дверях с мокрыми волосами и в его футболке. Он судорожно пытается вспомнить – нашла ли она её сейчас или принесла с собой в рюкзаке, не зная сам, какой вариант бы предпочел. Пока она с аппетитом уплетает картошку, так и не сказав ни слова, он желчно накручивает себя, мысленно предлагая завести себе собачку или лучше ребёнка – раз уж у него так развит инстинкт «заботливой мамаши». И начать лучше не с двадцатилетней дылды, а с экземпляра поменьше.

Бросает на неё сердитый взгляд, мимоходом задерживаясь глазами на ключице, выглядывающей из растянувшегося ворота футболки. Одновременно со сменой климатического пояса на отдельно взятой кухне, обреченно понимает, что с ребенком он погорячился. Она отрывает взгляд от тарелки и на манер глухонемых мычит что-то, изначально бывшее вопросом «будет ли он доедать», но споткнувшееся об его потемневшие глаза и покрасневшие кончики ушей. Их первый за два месяца поцелуй навсегда впечатывает глубоко на подкорку головного мозга сложную цепочку ассоциаций, связанных с обжаренным в подсолнечном масле картофелем, а остатки заполняющей его обиды, помноженные на её инициативу по сокращению между ними пространства, делают его прикосновения грубее и жестче.

Окончательно помирятся они позже, когда, сидя на полу, он будет листать подшитую стопку разномастных тетрадных листов, на которых уместились все сорок восемь посвященных ему песен, пока она методично расставляет свои диски, придирчиво соблюдая алфавитный и хронологический порядок альбомов.