[sunday-7]

Название: Слёзы и вино
Автор: Nastysha (Воскресение)
Рейтинг: PG
Жанр: Angst, POV
Персонажи: Лена, Ольга Липатова, ВМ, дед Лены, упоминаются: Боб Кантор, Гуцул.
Пары: КВМ, упоминается КуГу.
Время действия: Начало третьего сезона.
Чего нет: Ленина кандидатура на роль главной героини в фильме не рассматривалась.
Что есть: Степнов занимается с Ольгой, Ранетки помогают Кантору писать музыку к фильму, Лена встречается с Гуцулом.
Желание: Фанфик по КВМ. Она любит его, он любит её, но вместе быть не могут. Лена боится взрослой жизни. Описание со стороны Лены.
От автора: Дорогая MANI! Я надеюсь, что этот фик тебе понравится! Заранее прошу простить мне, возможно, некоторую ООС-ность в Лене, но так как мысли Кулёминой для нас всегда остаются загадкой, пусть это будет один из вариантов.

История создания фика:

Это мой первый фик с парой КВМ, хотя давно хотела написать что-нибудь (до этого был довольно скромный опыт творчества в другом фэндоме). И как раз подвернулся повод - День Рождения форума.
Изначально задумка была другой, но в ней было много личного, и пока я обдумывала идею и детали, поняла, что не хочу и не могу писать так, как хотела изначально. Больше не хочу ворошить это.
Идея же данного фика родилась внезапно, да и писался он довольно быстро. Небольшая частичка личного всё же осталась, прошу мне это простить.
От  belle_tortue

обложка к фику

.

– Я там чай приготовил, – дед смущенно переминается у двери. – Вы шли бы на кухню, а я к Василь Данилычу схожу, он как раз звал меня.
– Спасибо. – Ольга улыбается ему.
– Это вам спасибо. – Дедуля теперь смущается ещё больше, глядя на Ольгу. – Лен, я ушел.
– Не сидите допоздна! – кричу я уже закрывшейся за ним двери.
– Он знает, – киваю в сторону двери. И мы возвращаемся к нашему разговору.
– Он против?
– Нет, что вы. Он Степнова обожает, – Я ещё не готова, поэтому меняю тему, воспользовавшись дедовым предложением. – Пойдёмте, правда, я хоть чаем вас напою.
Я встаю, не дождавшись реакции Ольги. Пожалуйста, не так сразу, мне нужно собраться с мыслями. Липатова-старшая долго и пристально смотрит на меня. Наконец улыбается, и я с облегчением понимаю, что мне дали отсрочку. Такую, знаете, как перед походом к зубному. Идти всё равно придётся, да и зуб болит ужасно, но лишние полчаса перед кабинетом, подаренные истеричной мамашей, протащившей без очереди своё орущее чадо, кажутся вечностью. Благословенной вечностью.
Лишь на кухне я понимаю, что за мной никто не идёт. Выглядываю в коридор. Ольга одевается. Чувствую, будто ударили кулаком в живот. Перехватывает дыхание и щиплет глаза. Только вот я не плачу. Никогда. Ну, или почти никогда.
– Уходите? – сколько там человек может не дышать?
– Нет-нет, что ты! – Ольга улыбается, касаясь моей руки, и я делаю глубокий вдох. – Просто куплю кое-что. К чаю.
– Но у нас всё есть, – заглядываю на кухню, – там печенье, бутерброды…
– Да я мигом, а ты пока чай наливай.
– Хорошо.
Закрываю за ней дверь. Она вернётся. Прохожу на кухню.

Часть 1. Сюрпризы.
Ситуация абсурдная и неловкая. Оглядываю стол и усмехаюсь. Да, Кулёмина, приехали. Сейчас за этим столом ты и мама твоей немой лучшей подруги за чашечкой чая обсудите твоего бывшего физрука. И твои чувства к нему. Или его чувства, или всё вместе, толком и не знаю, как это бывает. Разговоры по душам – не моё. Главным образом, потому что не с кем. При мысли о маме, как всегда, сжимается сердце. В детстве всё было проще. Ты прибегаешь домой с содранными коленками и историей о мальчике Диме, который дернул тебя за волосы, и возбужденно рассказываешь Историю Своего Дня. Правда, в моей истории такой мальчик всегда уходил домой плачущим, а коленки обдирались на спортплощадке. Но, главное, что была мама, мазавшая коленки зеленкой, и сквозь смех объясняющая, что мальчиков бить, в общем-то, не хорошо. Одергиваю себя. Ну же Кулёмина, надо радоваться, что у тебя вообще есть мама, и неважно, что она далеко. Я и радуюсь, а когда смотрю на Лерку, радуюсь ещё сильней. Хуже того, что мама далеко, может быть только то, что её больше нет. Так что мне ещё повезло.
Мне нравится Ольга Липатова. Она из тех взрослых, с которыми легко. Они общаются с тобой на равных. Как Рассказов или... неважно. Но всё же неловко рассказывать о самом сокровенном почти чужому человеку. Даже если в тебе всё уже бурлит и просится наружу, как будто ты сейчас взорвёшься.
Ольга пришла ко мне сегодня вечером. Она догадалась. Степнов рассказывал о неудачном признании в любви, о том, что Капитан написан с него, Ольга знала. Вот только то, что я – та самая Лена, она поняла, сложив два и два, после феерической вчерашней сцены. Я мысленно вернулась в тот день.
Они репетировали со Степновым сцену признания в любви. Нужен был объект этой самой любви. Ольга, изображавшая его, постоянно хихикала, смущая Степнова. После десятой неудачной попытки, она с криком «у меня есть идея», убежала из комнаты. Как назло, мы с Бобом Кантором как раз записывали музыку к фильму в соседней комнате. И я даже не знала, что Степнов там, поэтому на Ольгин вопрос, «а не могла бы я помочь?», я ответила «конечно», после того как Кантор дал «добро», сказав, что мы закончили на сегодня. О, это было плохой идеей. Очень-очень-очень плохой идеей. Я, ничего не подозревая, прошла за Ольгой в комнату. Собственно, я бы могла по выражению лица Степнова сразу понять, что самое лучшее – удирать. Круглые глаза. Большие круглые глаза. Теперь-то я понимаю, что он уже начал переваривать всю глубину Липатовской великолепной идеи. У меня же включился привычный условный рефлекс. Павлов был бы доволен. Итак, «рефлекс на Степнова»:
1. Выдавить «Здрасьте, Виктор Михалыч».
2. Вдохнуть.
3. Опереться на ближайшее вертикальное сооружение. Да, отлично, стена подойдёт.
4. Выдохнуть.
5. Смотреть в пол. Ну, или на потолок, да на худой конец, на тот цветок. Только не на него. Только если чуть-чуть. Мельком. Ну, одним глазочком.
6. Не забывать дышать. Вдох, выдох. И ещё раз.
7. Включить мозг, и понять, где я нахожусь, и что происходит.
Отработано на «ура». Именно на седьмом пункте до меня дошло, что говорит Ольга.
– Виктору, э, Михайловичу нужно отрепетировать одну сцену. Тебе даже говорить ничего не надо будет, просто он будет обращаться к тебе. Ты же знаешь, героиня – юная девушка, а я хоть ещё и молода духом, но за юную девушку, увы, не сгожусь, - Ольга говорила всё это со своей чуть ироничной усмешкой, глядя на меня. Она ещё не видела лицо Степнова. Я старалась его не видеть. – Там небольшая сцена. Герой героине в любви признается.
МХАТ бы нам позавидовал. Вот это была пауза. А из соседней комнаты доносилось что-то очень драйвовое рок-н-рольное. Отличненько. Давайте повторим то неловкое и неуклюжее признание, которое, наверняка, оба пытаемся забыть как страшный сон. Зрители будут в восторге. Судя по Олиному лицу, теперь и у меня глаза были, как у Степнова – такие же большие и круглые. Степнов взял себя в руки первым, благо времени на переваривание всего этого у него было больше.
– Оль, ну ты что, она ж моя ученица, – он запнулся, – была. Я же ещё больше смущаться буду, нет, давай лучше я просто в стену буду говорить. Лена, спасибо за помощь, я думаю, мы справимся, - Степнов не только говорит это притихшей Ольге, но и одновременно выводит меня из комнаты, аккуратно взяв за плечи, и стараясь не смотреть мне в глаза.
– Да не за что, Виктор Михалыч, я тогда пойду, а то дед уже ждёт, - Слава Богу. Хватаюсь за эту возможность уйти, как за соломинку. Повожу плечами, ускоряю шаг. Он убирает руки, но ощущение тепла от его прикосновения остаётся. – До свидания, Ольга Сергеевна. Не провожайте, я сама за собой закрою.
Я бежала домой так, будто за мной гнались. Уже дома я поняла, что впервые увидела его в джинсах. А плечи всё ещё горели огнём.
Именно тогда Ольга всё поняла. Но как человек чуткий и понимающий, не стала бы вмешиваться и никогда бы не решилась на разговор, если бы не то, что случилось сегодня. Я почти успела уйти от Липатовых до прихода Степнова. «Почти» означает, что мы столкнулись в дверях. А «мы» в данном случае - я, он и блондинка. Они улыбались, и он обнимал её. Я выскочила оттуда, не сумев произнести даже дежурного «здрасьте, Виктор Михалыч». Хотя услышать его удивленное «Лена» я успела. Уже от Ольги я узнала, что это его новая партнерша по фильму, Кристина, и у них хорошие отношения.
Ольга здесь не ради сводничества или проповедей и нотаций. Она здесь ради меня. Когда раздался звонок в дверь, у меня была очень бредовая мысль, что это пришел он. Сказать что-нибудь, объяснить. Я бы конечно, не стала слушать, но ведь главное было бы, что он пришел. Так что я не знаю, что в итоге увидела Ольга, глядя на меня: облегчение или разочарование. Дед провёл её ко мне в комнату и ушел, чтобы не мешать. Она замялась в дверях. Потом, как будто, решившись, села и заговорила.
– Лен, ты очень помогла нам с Наташей, я не знаю, что бы с ней было, если бы не ты. И я тоже хочу тебе помочь. Чем смогу. Я ещё помню, какого это – быть молодой, влюбленной, и как важно иметь поддержку, кого-то с кем можно поговорить. Я понимаю, что я тебе не мать, но, возможно, пока её нет, я смогу чуть-чуть её заменить. Выслушать, дать совет, поплакать вместе, или посмеяться. Я же не слепая, я отлично видела, как вы с Виктором смотрели друг на друга. И видела, как больно тебе было видеть его с Кристиной. Я пойму, если ты не захочешь говорить, я просто хочу, чтобы ты знала, что всегда можешь на меня рассчитывать, хорошо?
– Хорошо, – я кивнула.
Мы сидели молча. Спустя некоторое время она поднялась.
– Ольга Сергеевна, я… я хочу об этом поговорить. Я только… не знаю как.
– Для начала, зови меня просто Ольгой, а там, как пойдёт, договорились?
– Договорились… Ольга.
Как раз тогда и поступило гениальное предложение деда о чае. Кстати, про чай, где же Ольга? В этот момент раздаётся звонок в дверь. Вот и стоматолог, Кулёмина.

Часть 2. Исповедь.
Принесенным «к чаю» оказались бутылка красного вина и пакетик пряностей. На мои слабые попытки сказать, что вообще-то я несовершеннолетняя и вина не пью, Ольга лишь усмехнулась и пообещала, что пить мы будем не вино. После 20 минут колдовства над кастрюлькой и туркой, на столе перед нами стояла пара дымящихся бокалов. Глинтвейн. Гениальная мысль. Учитывая, что спиртное крепче шампанского на Новый год я никогда не пила, мне бы хватило и запаха. Ударяющих в голову тяжелых, пьянящих паров. А уж после двух третьих бокала мой язык словно развязали сывороткой правды.
Я говорила и говорила, без остановки. Во всём этом бреде не было ни одной связной мысли, я торопилась, перескакивая с одного на другое. Мне хотелось выплеснуть из себя всё, копившееся так долго, мучившее меня настолько, что стало почти осязаемой частью моей личности. Ольга молчала. Изредка кивая, давая понять, что слушает.
Я говорила, как скучаю. Как каждый раз иду домой со смешанным чувством страха и надежды, что Он может быть здесь. О том, как испытываю гремучую смесь разочарования и облегчения, оттого, что больше его не вижу.
Боже, как мне не хватает того, что было раньше! Когда всё было просто и ясно, никаких многозначительных взглядов, когда прикосновения были просто прикосновениями, когда они не оставляли на теле этих пылающих ожогов. Наши разговоры обо всём на свете, когда не надо было обдумывать каждое слово, проверяя его на скрытый смысл. Я так скучаю по нашей дружбе. Тогда она казалось странной всем вокруг, но не нам. Для нас всё было так естественно. А потом всё изменилось. Ему нужно больше. Но зачем, ведь у нас итак всё было? Зачем надо было облекать всё в слова? Проводить границы, давать этому название? Почему мы не могли быть просто друзьями, как раньше? И что с того, что кровь во мне закипала всякий раз, когда он улыбался другой девушке? А сердце в это время, казалось, терзали тупым кинжалом. Я бы всё вынесла, только чтобы он был рядом. Я бы сумела притворяться, притворяться, что мне всё равно. Ему просто нужно было быть рядом. Как раньше. Но ему нужно больше…
Неужели он не понимал, что я не могу дать ему ничего больше? Я даже не знаю, что будет с моей жизнью через полгода, я не знаю, кто я, зачем я. Я ничего не знаю. Я не знаю, каково это любить кого-то, быть с кем-то вместе. Заботиться. Что говорить, как смотреть, что чувствовать. Я… все эти вещи «для влюбленных парочек», они не для меня, я же в них не черта не смыслю. Тем более с ним. Он же… Он… Ему же нужно будет всё. Не походы за ручку после школы, не посиделки за чаем. Ему нужна… ну, я не знаю… жена? дети? Уютный дом, кого-нибудь, кто будет заботиться о нём, будет рядом в нужный момент, будет говорить нужные слова, готовить ему ужины и… заниматься с ним любовью…
А я? Что могу я? Позвать его на школьное собрание? Нелепо…
Я тогда так радовалась, что он решил вернуть всё, что было раньше. «Считать, что такого разговора не было». Я думала, это сработает. Не вышло. Всё больше не было простым. В каждом его взгляде я теперь видела это. Для него я больше никогда не буду просто Кулёминой, с которой можно побросать мячик после уроков.
А потом появился Гуцул. С ним было просто. Как раньше с Виктором. Баскетбол, дружба. Это я умею, это я могу. И даже потом, когда Гуцул захотел большего, это было не страшно. Рядом с ним не подкашивались ноги, с ним я не впадала в ступор, когда не можешь говорить, не путались мысли, не замирало сердце. Не перехватывало дыхание. И его прикосновения не оставляют ожогов.
Так я и живу. Пытаюсь жить. Вот только иногда кажется, что какую-то часть меня вырезали, и эта рана всё время ноет. А редкие и мимолетные встречи выбивают почву из-под ног. И сегодняшняя картина его и этой… Кристины, мгновенно наполнила меня яростью, яростью и болью.
Я… не могу так больше… Как… мне… забыть… его?
Только теперь я замечаю, что Ольга сжимает мою руку, а по обеим моим щекам текут слёзы. А я ведь не плачу. Почти никогда.

Часть 3. Утешение.
Мы лежим на диване у меня в комнате, моя голова у неё на коленях. Ольга гладит мои волосы. Я чувствую себя усталой и разбитой, как после тяжелейшей тренировки. И пустой. Нет, скорей опустошенной.
Теперь всё кажется нереальным, как будто весь сегодняшний день – просто сон, настолько он… невероятен. А завтра я проснусь, и всё будет как раньше. И ничего этого не было. Мне даже начинает казаться, что это мама здесь со мной, что это она гладит меня по волосам. Это ведь сон, а во сне всё можно, правда?
– Глупенькая ты, – я слышу голос Ольги, и реальность понемногу начинает возвращаться. – Такая маленькая. Уже такая взрослая, и ещё такая маленькая.
Она говорит это с нежностью. А у меня же больше нет сил говорить. Умоляю, помоги мне, пожалуйста… И она продолжает.
– Я больше пятнадцати лет пыталась забыть мужчину, которого любила. И у меня это так и не вышло. Нет, конечно, я не говорю, что это невозможно, и что для каждого человека в жизни существует лишь одна любовь. Это было бы слишком жестоко, наверное. Так что да, возможно, ты сумеешь забыть. Вот только хорошо подумай, действительно ли ты этого хочешь? У тебя есть величайший дар, о котором только может мечтать человек: ты любишь, и твоя любовь взаимна. Да, это очень сложно, и если бы я не знала тебя, не знала бы Виктора, я сама была бы против такой истории. Но если ты хочешь простоты, готовых ответов, сборник указаний, что и как нужно делать, то знай, в жизни так никогда не бывает. И не важно, сколько тебе: шестнадцать, тридцать или сорок шесть. И твой страх, он – неотъемлемая часть жизни, часть любви.
– Мне до сих пор бывает страшно. Страшно потерять Борю снова. Страшно, что у нас не получиться. Но слушать свои страхи – значит никогда по-настоящему не жить. Прятаться от проблем, от сложных решений. Быть с нелюбимым мужчиной только потому, что так проще? Я пробовала. Только сначала тебе становится противен этот мужчина, потому что он – и ты это знаешь – не тот. У него не тот взгляд, не та улыбка, тебя раздражает его голос. А потом тебе уже противна и ты сама. И никто не виноват. Просто ты так решила.
– Тебе не приходила в голову, что Виктор ничего от тебя не ждёт? Ничего из того, что ты считаешь, ему так необходимо? Что он любит тебя именно такой, какая ты есть - ученица одиннадцатого класса Лена Кулёмина, спортсменка и бас-гитарист. Я ведь вижу, как его эта любовь также рвёт на части. И, честно скажу, я впервые за много лет встречаю такого человека, как Виктор. Я вообще не думала, что такие ещё остались. Он однолюб, Лен. Ему его чувства столько боли принесли, а он и не думает от них отказываться.
– А как же Кристина? – я пытаюсь защищаться, снова разом ощутив тупую, ноющую боль.
– Да он рад, что хоть с кем-то за долгое время можно поговорить по-человечески. Он тоскует по школе, все его друзья остались там. У вас дома он старается не появляться, чтобы лишний раз тебя не оттолкнуть ещё дальше. А тут милая девушка, общительная, простая. Конечно, они подружились. Им же вместе работать. После того, как ты вылетела сегодня из квартиры, он ни одной сцены нормально не отыграл. Даже те, что до этого получались.
– Я не знаю, что мне делать, – голова тяжелая, и свет кажется слишком ярким, хоть и горит лишь маленький светильник в углу комнаты. Закрываю глаза.
– Этого тебе никто не скажет, даже я. Это должна решить только ты. Просто живи так, чтобы потом не пришлось ни о чём сожалеть. Ну а если не получится, что ж, у каждого из нас свои шишки и шрамы. Без них мы бы не были теми, кто мы есть… - это последнее, что я слышу, прежде чем моё сознание уплывает в царство снов.

Часть 4. Решения.
Я просыпаюсь резко, дернувшись во сне. Открываю глаза, прислушиваясь к ощущениям в своём теле. Никакой головной боли, это радует.
Вспоминаю вчерашний вечер. И сон. Он расплывчатый, и я не помню деталей, только лишь ощущение тепла и покоя.
У меня по-прежнему нет никаких ответов, только Ольга права – я устала бояться. В конце концов, в жизни как в спорте: можно бояться проигрышей, и быть всегда только зрителем. А можно выйти на площадку и надрать сопернику задницу. Ну и что, что в роли соперника – сама жизнь. Невозможное – возможно, как гласит адидасовский слоган.
Только вот с чего начать?
Ответ приходит сам собой, пока я разглядываю дисплей звонящего мобильного телефона. На нём короткая надпись «Гуцул».

Эпилог.
Я стою в комнате у Липатовых, слушая своё громко бухающее сердце. Разум громко вопит: «Беги! Беги же!», но я, сцепив зубы, продолжаю стоять. Сейчас Ольга откроет дверь, они мило поговорят, и затем она предложит ему пройти в комнату. Она за ним не пойдёт. Она вообще уйдет из квартиры, а Степнов обнаружит в комнате меня.
Я не спала несколько ночей, но так и не придумала, что сказать. Скорее всего, это превратиться в комедию абсурда, и сделает всё только хуже, но… сейчас или никогда.
Я не успеваю закончить свой мысленный разговор, как Виктор широким шагом заходит в комнату и с удивлённым лицом остаётся стоять чуть дальше от дверей. Да мы с ним просто короли неловких ситуаций. Ещё и ужасно «красноречивы» оба.
Делаю, наверно, самое глупое, что можно сделать – за мгновение подлетаю к нему, и обнимаю, уткнувшись лицом в основание его шеи. Ноги ватные, и, чтобы не упасть, вцепляюсь в него ещё сильней. На глаза наворачиваются слёзы, и я закусываю нижнюю губу. Я и так слишком много плачу. Так проходит вечность. И ещё. И ещё одна.
Что-то изменилось. Его руки сначала несмело, а затем всё с большей силой прижимают меня к нему.
– Ленка… Лена… Лееена… – Мне с трудом удаётся различить его шепот. Широкая улыбка расплывается по моему лицу. Теперь мне почему-то неудержимо хочется смеяться и плакать одновременно, и я не понимаю, как человек может испытывать столько всего и сразу. Перед глазами всё плывёт, и я не чувствую пола под собой. Лишь спустя несколько мгновений понимаю, что это от того, что Виктор, мой Виктор, по-прежнему сжимая меня в объятиях, кружится по комнате.